А.М.

Комарицкая

ПРОБЛЕМА «ПОСМЕРТНОЙ ИДЕНТИФИКАЦИИ»

о. АЛЕКСАНДРА МЕНЯ

Статья посвящена исследованию мемориальной практики и ее влия-

ния на восприятие образа священника о. Александра Меня после его смер-
ти. Автор анализирует различия его «посмертной идентификации» в Рос-
сии и в Европе, показывая, что эта фигура начала приобретать мировой
масштаб.

Ключевые слова: о. Александр Мень, мемориальные практики, по-

смертная идентификация.

Православие традиционно ассоциируется с Восточной

Европой (или даже с Азией) и часто воспринимается как нечто
чуждое для Европы Западной, несмотря на все исторические пере-
сечения этих культурных ареалов. Наше внимание будет сфокуси-
ровано на феномене судьбы и творчества православного священ-
ника о. Александра Меня, образ которого приобрел европейский
и даже мировой статус.
Несмотря на разнообразие подходов, «идентичность» в боль-
шинстве случаев рассматривается как нечто изначально присущее ее
носителям. Это позволяет описать их конкретные характеристики-
индикаторы и провести четкую границу между двумя носителями
идентичности. Однако в таком случае предмет исследования уже на-
ходится внутри мифологизированного концепта идентичности.
Возможен и альтернативный подход, переворачивающий от-
ношение между «идентичностью» и границей: в этом случае само
установление границы (и возможность ее смещения) рассматри-
вается как основная причина создания той или иной идентичности
ее носителей. В своем исследовании «Этнические группы и со-
циальные границы» Ф. Барт на обширном эмпирическом материале

© Комарицкая А.М., 2011

181
А.М. Комарицкая

убедительно показывает, что даже полное соответствие признаков

группы неким заранее установленным критериям вовсе не обеспе-
чивает признание принадлежности к определенному этносу. Успех
процесса идентификации группы зачастую зависит от эффектив-
ности способов ее самопрезентации на публике. Содержательные
характеристики группы, как и ее мифы о себе, могут служить лишь
вспомогательным инструментом проведения такой презентации-
заявки, требующей определенной стратегии ее подачи. Все сказан-
ное можно с полным правом применить к вопросу о том, по каким
критериям происходит признание кого-либо «европейцем». Про-
цесс такого признания может происходить и при жизни человека,
однако именно посмертный период довольно часто предоставляет
для этого более широкие возможности.
Данной проблеме посвящено довольно много западных иссле-
дований социологического и антропологического характера. Так,
авторы работы «Beyond the Body. Death and social identity»1 рас-
сматривают физическую и социальную жизнь человека как парал-
лельные процессы, а иногда и разнонаправленные. Согласно их
концепции, после смерти человека его социальная жизнь продол-
жается (а иногда и «начинается заново»), в то время как биоло-
гически живой человек может быть социально мертвым. Именно
после смерти известного человека начинаются многочисленные
реконструкции его прошлого. При этом различные элементы вос-
поминаний о нем обычно образуют бриколаж и могут включаться
в совершенно разные типы дискурсов. Такая «посмертная иден-
тичность» («post-mortal identity») человека во многом зависит от
живых членов его группы и от общества в целом. Человек умирает,
но его духовная взаимосвязь с живыми не прерывается, а мемо-
риальная практика возрождает его к социальной «жизни после
смерти». При этом начинается процесс признания умершего в ка-
честве «своего» или «чужого» – процесс его идентификации. При
употреблении термина «европейская идентичность», имеется
в виду формирование его различных значений в рамках соответ-
ствующих дискурсов.
Случай о. Александра Меня хорошо иллюстрирует данные тео-
ретические положения, причем процесс его «посмертной иденти-
фикации» в настоящее время продолжается. Надо отметить, что он
стал первым православным священником, не эмигрировавшим из
СССР, который был признан «своим» на Западе. При этом различ-
ные институции и организации Европы начали создавать собствен-
ные варианты «культурной идентичности» о. Александра. Сакра-
лизация его образа происходит на разных уровнях мемориальных
практик – от высокоинтеллектуальных до маргинальных. В случае

182
 Проблема «посмертной идентификации» о. Александра Меня

с другими известными мыслителями и деятелями посмертные

практики в Европе обычно сводятся к публикациям, проведению
конференций в их память, но без сакрализации этих персонажей.
Нами были проведены интервью со многими духовными деть-
ми и последователями о. Александра, а также с некоторыми из тех,
кто испытал влияние его творчества, не встретившись с ним лично.
Было необходимо также проанализировать опубликованные вос-
поминания и оценки деятельности о. Александра – в том числе
и его критиков. Необходимо учитывать, что эти оценки звучали по-
разному в зависимости от времени и контекста, причем некоторые
деятели РПЦ (вероятно, в утилитарных целях) существенно меня-
ли тональность своих публичных высказываний на эту тему.
Обратимся сначала к анализу сложной проблемы отношения
к о. Александру Меню со стороны некоторых официальных пред-
ставителей РПЦ. Стоит подчеркнуть, что их негативные оценки
нельзя экстраполировать на позицию РПЦ в целом. Однако во
многих популярных «богословских» текстах действительно кон-
струируется стереотипный образ о. Александра как «чужого» для
православия: он – «католик», «униат», «оккультист», «экуменист»,
«сионист», «недостойный миссионер». В разное время эти мифоло-
гемы пытались внушить читателям различных православных изда-
ний такие авторы, как Сергий Антиминсов, Антоний Мельников,
Андрей Кураев, Алексей Осипов и другие. Однако официальные
представители Патриархии предпочитали выражаться более осто-
рожно и корректно: «Не все богословские идеи о. Александра соот-
ветствуют традициям русского православия; впрочем, они не яв-
ляются еретическими, а его миссионерская, лекционная деятель-
ность в целом заслуживает одобрения». В настоящее время самые
негативные оценки фигуры А. Меня принадлежат двум наиболее
активным деятелям консервативного толка – диакону Андрею Ку-
раеву и профессору МДА Алексею Осипову.
Для нашей темы важно проанализировать реакцию западных
теоретиков на подобные оценки. Как правило, они любят подчер-
кивать маргинальность Александра Меня по отношению к РПЦ,
но не к православию в целом. Скорее он воспринимается как наи-
более адекватное воплощение идеала христианина вообще и право-
славного священника в частности, но «чужого» для РПЦ (послед-
нее – это тоже оценка со знаком «плюс»). Согласно западной ре-
цепции, о. А. Мень – представитель истинного христианского
экуменизма в отличие от фальшивого, карикатурного экумениз-
ма руководства РПЦ, предписываемого советским государством.
Подчеркивается, что о. Александр, оставаясь в структуре РПЦ,
не был причастен к ее угоднической политике; особенно высоко

183
А.М. Комарицкая

оценивается его деятельность по обращению в христианство совет-

ской интеллигенции.
Таким образом, судя по публикациям, и на Западе, и в России
сложилось устойчивое представление об о. Александре Мене как
о священнике, державшемся особняком от «сергианской» Русской
Православной Церкви. Часто упоминается связь его деятельности
с традициями русской катакомбной церкви, резко противопостав-
ляющей себя официальной. Считается, что о. А. Мень заимствовал
многие организационные формы катакомбного движения, работая
с малыми группами, а не по традиционной приходской системе.
Однако необходимо подчеркнуть существенные различия между
о. Александром и лидерами катакомбных общин. Среди них были
яркие харизматичные личности, которые зачастую вели себя как
«старцы», даже с элементами юродства. Старчество – это характер-
ная для православия форма миссионерства, предполагающая инди-
видуальную работу с верующими, в противоположность масштаб-
ной миссионерской деятельности официальной церкви в дореволю-
ционной России. Когда же советское государство запретило церков-
ное миссионерство, именно харизма старцев-одиночек оказалась
способной привлечь к православию множество сердец. Однако
о. Александр строил взаимоотношения со своей паствой иначе, чем
лидеры катакомбных общин. Он обладал харизмой совсем иного
типа, и методы его психологической работы были вполне рациональ-
ны: он приводил аргументы, понятные каждому из его собеседников,
независимо от уровня их развития. Его слова всегда звучали мягко,
ненавязчиво, методы воздействия напоминали не приемы право-
славных юродивых, а скорее католических психоаналитиков. Малые
группы паствы о. Александра, сложившиеся в 1970-е гг., составляли
единую сеть – в отличие от организационной структуры катакомб-
ной церкви. Как правило, вокруг каждого из лидеров катакомбни-
ков, в тесном кругу его духовных детей, возникала особая мистиче-
ская атмосфера. Катакомбные общины, достаточно разнообразные
и многочисленные, были связаны между собой только некой «вер-
тикальной» преемственностью с эзотерическим налетом. Каждый
лидер перед смертью завещал свою паству достойному лидеру дру-
гой общины, передавая ему и свою «харизму». Для катакомбной
церкви было важно, чтобы преемственность в ней не прерывалась
и ни одна из ее общин не осталась без духовного руководства со сто-
роны наследника прежнего лидера.
Ничего подобного не практиковалось в системе малых групп
о. Александра Меня с самого начала их возникновения: он никогда
не поручал своих прихожан какому-либо преемнику. Его организа-
ционная сеть напоминала пирамиду, на вершине которой всегда

184
 Проблема «посмертной идентификации» о. Александра Меня

был сам о. Александр, но между его общинами постоянно поддер-

живались горизонтальные взаимосвязи. Следует отметить, однако,
что сведения об этих взаимоотношениях достаточно скудны и про-
тиворечивы. Сам о. Александр не всегда отзывался о катакомбной
церкви позитивно, критикуя ее за проявления кастовости, элитар-
ности и закрытости. Он старался противопоставить ей позицию от-
крытости своих общин для всех верующих, воплотить эту откры-
тость в своей личной пастырской работе. Однако нельзя сказать,
что о. Александру удалось полностью избавиться от принципа эли-
тарности его общин. Многие его прихожане в той или иной степе-
ни могли претендовать на лидерство (или, по крайней мере, на важ-
ную роль) во всей сети малых групп. Не исключено, что время от
времени вокруг таких людей формировались новые элитарные
группы в результате «просеивания» прихожан о. Александра и от-
деления их от прежней сети. Во всяком случае в процессе нашего
опроса его последователи довольно часто либо вообще отказыва-
лись давать интервью, либо не хотели отвечать на вопросы относи-
тельно малых групп. Многие говорили только то, что уже было
опубликовано в воспоминаниях об о. Александре как личности,
причем говорили очень эмоционально и проникновенно, в мемуар-
ной стилистике.
Резко отличается от них реконструкция посмертной идентич-
ности о. Александра Меня в интервью, которое в 1991 г. о. Яков Кро-
тов взял у митрополита Кирилла Гундяева, нынешнего патриарха.
Тогда, вопреки сдержанной официальной оценке РПЦ, митропо-
лит Кирилл авторитетно заявил о том, что у него с о. Александром –
«общие богословские взгляды». Затем митрополит уточнил:

Отец Александр Мень в своем православном богословствовании ис-

пользовал результаты современных богословских исследований –
в первую очередь библейских. Он хорошо знал результаты современ-
ной экзегетики, герменевтики и свое православное библейское бого-
словствование основывал на результатах этих исследований. ...По-
этому неприятие его в определенных кругах объясняется тем, что лю-
ди, не принимающие его, плохо знакомы с тем, что произошло за
последние 20–30 лет в богословском мире, плохо знакомы с результа-
тами, прежде всего, библейских исследований2.

Давая это интервью, митрополит Кирилл стремился доказать,

что о. Александр Мень вовсе не был «чужим» для церковного руко-
водства советской эпохи. Митрополит Никодим, проводивший по-
литику экуменизма «советского» типа, покровительствовал митро-
политу Кириллу, а тот, в свою очередь, как это можно понять из дан-

185
А.М. Комарицкая

ного интервью, – о. Александру Меню. Конечно, сведения, приведен-

ные в этом интервью нынешнего патриарха, сейчас невозможно про-
верить по опубликованным источникам или архивам. Можно гово-
рить только о похожих намеках в интервью других официальных
лиц РПЦ, которые тоже не соответствуют стереотипным представ-
лениям об о. Александре-маргинале. Такой подход позволяет РПЦ
«присвоить» эту авторитетную на Западе фигуру – со всей его бого-
словской, литературной и миссионерской деятельностью.
Таким образом, если рассматривать все описанные выше рекон-
струкции образа А. Меня как мифологемы, можно констатировать:
наряду с разными вариантами представления о нем как «чужом»
для патриархии РПЦ, существует и мифологема «своего» о. Алек-
сандра, причем она определенно исходит «с самой вершины» со-
временной церковной иерархии. Как же реагируют на эту новую
мифологему на Западе? Разумеется, ее оценивают как попытку
РПЦ переконструировать «посмертную идентичность» о. Алексан-
дра в своих собственных утилитарных целях. Вот что заявил по
этому поводу исследователь истории РПЦ Игорь Погошаев (ныне
работающий в Германии):

Если говорить о рецепции Александра Меня в РПЦ, я понял, что в по-

следнее время, после пренебрежительного отношения и даже отрица-
ния Александра Меня русской православной иерархией, он, Алек-
сандр Мень, теперь присваивается РПЦ в качестве русского право-
славного, т. е. РПЦ говорит: «это наш человек». Но в рамках такой мо-
нополизации речь идет не о том, чтобы воспринять то хорошее, что не-
сет А. Мень, а о том, чтобы представить ставшего уважаемым и извест-
ным А. Меня в качестве сына Русской православной церкви, закрывая
глаза на содержание его наследия.

Следует отметить, что западных исследователей интересуют

не только особенности пастырского служения о. Александра, но
и его идеи как православного теолога-экумениста. Несмотря на
подробный анализ его богословских взглядов, общая оценка пози-
ции А. Меня на Западе остается остро политизированной и потому
неадекватной. Чтобы и по этому параметру (а не только по во-
просам отношения с советской властью) резко противопоставить
о. Александра Русской Православной Церкви, западным теорети-
кам приходится доказывать, что он и есть наиболее ортодоксаль-
ный представитель православия – в отличие от официальных бого-
словов РПЦ.
Несмотря на то что и сам о. Александр, и его последователи
всегда подчеркивали отсутствие у него склонности в диссидентству,

186
 Проблема «посмертной идентификации» о. Александра Меня

на Западе принято подчеркивать политические аспекты его дея-

тельности и политические мотивы его убийства. Таким образом,
А. Мень упорно воспринимается европейцами как свой среди чу-
жих (западных христиан) и чужой среди своих (Русской Право-
славной Церкви). На Западе его считают одиночкой, которому при-
ходилось бороться с антихристианскими нападками советской вла-
сти, хотя и не так открыто, как это делали другие диссиденты. Отцу
Александру приписывают даже некую мессианскую роль, обнару-
живая сходство сценария его жизни и деятельности с евангельским
образом Христа. Ведь А. Мень тоже появляется в эпоху тяжелой
политической и религиозной ситуации, живет среди «фарисеев»
и «отступников», прекрывающихся истинной верой. Он тоже обра-
щает людей, совершает чудеса, борется с идолопоклонством –
в самом широком смысле этого слова. В конце концов, он тоже при-
нимает мученическую смерть от «своих», объединившихся с деспо-
тичной властью. Этот миф довольно популярен на Западе (хотя,
разумеется, он не выговаривается столь буквально). Так, ректор
Берлинской иезуитской гимназии о. Клаус Мертес (активно содей-
ствовавший изданию «Сына человеческого» в Германии) репрезен-
тировал данный мессианский мотив на конференции в Ростоке3.
Еще один важный аспект реконструкции «посмертной идентич-
ности» о. Александра в религиозной среде и в России, и на Западе –
это почитание его как мученика, святого и чудотворца. Бросается
в глаза агиографичность многих официально опубликованных вос-
поминаний о нем (причем это относится не только к текстам его
духовных детей). Биография А. Меня, представленная французским
священником о. Ивом Аманом, – это типичное для христианской
традиции повествование о жизненном пути сакральной фигуры.
И хотя оно написано вполне современным языком, в нем (как
и у российских авторов) находят свое место упоминания о чудесах,
совершенных о. Александром, – исцелениях от болезней, предвиде-
нии будущего, знании даты смерти человека. Большинство авторов
воспоминаний утверждают, что у них установилась прочная духов-
ная связь с о. Александром (даже телепатическая), причем после его
смерти она только укрепилась. Некоторые бывшие прихожане
о. Александра ощущают его невидимое присутствие в важные
моменты их жизни, многим он является во сне.
Именно эти формы «посмертной идентификации» о. А. Меня
стали достоянием современной религиозной культуры России
и Запада.

187
А.М. Комарицкая

Примечания

1 Hallam E., Hockey J., Howarth G. Beyond the Body. Death and social identity. London:
Routledge, 1999.
2 Интервью с митр. Кириллом Смоленским // Библиотека Якова Кротова. URL:
http://www.krotov.info/spravki/persons/bishops/gundyaev.htm (дата обраще-
ния: 01.03.2011).
3 Mertes K., PSJ. Glaubenszeugnis in Sowjetrussland // Igor Pochoshajew (Hg.) Für
mich sind alle Menschen Gottes Kinder. Theologie, Ökumene und geistliche Praxis
bei Aleksandr Men’. Frankfurt am Main: Lembeck, 2008. S. 27–28.